Петр Луцик, Алексей Саморядов. «ВИП»

Михаил молча смотрел на экраны мониторов. Потом наклонился и поцеловал свою птичку.

— Ты гений,. Вань! — сказал он в восхищении и улыбнулся. — Знаешь что, давай напьемся! По-настоящему, как раньше! Только не в квартире, а где-нибудь в кустах, на воздухе!

— Давай! — засмеялся Иван...

Они сидели на поляне во дворе и допивали вторую бутылку водки. На газете, расстеленной на траве, лежали остатки закуски. Стояла глубокая ночь, было тихо. И Михаил, и Иван — оба уже были пьяны. Михаил лежал, облокотившись, улыбался как-то совершенно бессмысленно и счастливо. Иван сидел по-татарски, курил, глядя куда-то вдаль.

— Ты помнишь. Мишка? — говорил он тихим, но твердым голосом.

— Ты помнишь, кто мы были? Мы были и не те, и не эти: и не камса, и не блатные, и не хипы — никто! Мы были випы. Мишка, помнишь? Вип, вери импортэнт персон, и пиздец! Потому что мы держали слово! — голос Ивана становился все громче. — Если мы говорили «да», то это означало — да! А если «нет», то это было железно — нет! Мы отвечали за сказанное. А если делали, то отвечали за сделанное! Все летело к черту, весь мир к черту, в пыль, в лоскуты! А мы держали слово... А мы брали то, что хотели, всех баб, каких хотели, и кто попробовал бы нам не дать? Посмотри на парней, Мишка, все есть у нас, деньги, дома по всему миру, все, что хочешь, все наше и все будет наше. Мы молоды, мы гении... — Иван вдруг покачнулся и уставился на Михаила. — Миш, а почему птичка? — спросил он вдруг.

— Так, — разомлевший Михаил покачал головой.

— Нет, но почему не рыбка, не собачка?

— Птичка — это я...

— Ну куда ты пойдешь? Ты пьян! — Иван, обнимая Михаила, пытался затащить его в подъезд.

Михаил непонятным образом все время выскальзывал из его рук и, мотая головой, пытался убежать.

— Я должен ехать домой! — говорил он. — Мне надо.

— Ну зачем?

Ко мне девушка должна прийти.

— Врешь! Откуда у тебя девушка? Ну, ведь врешь! Они стояли, шатаясь, держась друг за друга.

— Иван, я тебя по-человечески прошу, как друга, отнеси меня домой! — пробормотал Михаил и вдруг начал оседать на землю.

Иван, поймав его, снял с его лица очки и нацепил себе на нас. Легко поднял Михаила, перекинул через плечо и пошел на дорогу, содрав с себя рубаху, вдруг побежал широко и размеренно, как лыжник. Михаил, висевший вниз головой, очнулся и засмеялся.

Вернувшись в квартиру, Иван, пошатываясь, подошел к компьютерам. Посмотрел на птичку. Улыбнулся. Пощелкав клавишами, убрал квадрат. Птичка проскакала на середину экрана и остановилась. Иван выключил компьютер. Выключил второй, третий. Все три экрана погасли. Он снова улыбнулся. Вынул из компьютера дискету и выключил настольную лампу...

Его разбудил длинный непрерывающийся звонок в дверь. Он вскочил с кровати и, как был, в трусах, прошел к двери.

На лестнице стоял мужчина, что вчера принес ему дискету. — Доброе утро. — он улыбнулся, разглядывая голого Ивана. Иван тоже улыбнулся, пропустив мужчину в комнату, он прошел на кухню, напился из-под крана. Набрызгал воды себе на лицо, на грудь.

Мужчина стоял в комнате, улыбаясь, разглядывая беспорядок на столе. Иван залез под кровать, порылся там, достал коробочку, вынул из нее, пересчитав, деньги...

Он вернулся в комнату, все так же в трусах. Положил, улыбаясь, на стол дискету, деньги. Мужчина внимательно и спокойно смотрел на него.

— Ничего не получится, — сказал Иван. — Я не могу открыть ее. Это не в моих силах.

— Я дам вам двадцать тысяч. — спокойно сказал мужчина.

— Дело не в деньгах, — Иван улыбнулся снова. — Просто это невозможно открыть. Никто это не откроет. Извините, что не могу помочь вам.

— Да ничего, пустяки. — мужчина тоже улыбнулся. — Что-нибудь придумаем. Спасибо, что хоть попробовали.

Иван развел руками. Мужчина взял дискету и пошел к двери.

— А деньги? — окликнул его Иван удивленно. — Ваш задаток? Мужчина обернулся.

— Оставьте их себе. Вы же работали...

Он вышел. Иван взял деньги, снова положил. Зевнул, поежившись. Подошел к окну и по пояс высунулся наружу. Вздохнул широко, полной грудью, улыбаясь...

Забравшись на балкон. Иван бесшумно проскользнул в комнату и склонился над постелью.

Катя проснулась. Она испуганно закрылась одеялам, но, узнав Ивана, Улыбнулась и обняла его за шею.

— Доброе утро. — прошептал Иван.

— Доброе утро. — ответила она тоже шепотом.

— Сегодня у нас праздник. — сказал он.

— Какой? — удивилась она.

— Новоселье...

Он стремительно шел по проходу в огромном мебельном магазине, держа за руку Катю. Катя была в платье. За ними спешил молодой продавец, в хорошем костюме.

— Нравится? — Иван останавливался перед каким-нибудь шкафом.

— Я не знаю. — растерянно говорила Катя.

— Берем! Заверните! — бросал Иван через плечо продавцу и шел дальше. — Нравится? — останавливался он перед кроватью.

— Ну, я не знаю. Иван! — умоляющим голосом говорила Катя.

— А ты посиди, попрыгай! -Иван усаживал ее на кровать. — Хочешь — полежи, поспи! Можно? — оборачивался он к продавцу.

— Можно! — радостно улыбался тот. — У нас все можно! Хотите, можете даже пожить пару дней для пробы!

Иван сам сел рядом с Катей.

— Ну что, нравится? Или другую возьмем?

Катя закрыла лица руками. Он обнял ее.

— Ну что ты?

— Я не знаю. Эта какой-то сон. Ты, правда, сумасшедший. Но -если честно. — она засмеялась. — вон та кровать лучше, но она и дороже.

— Завернуть? — вынырнул откуда-то продавец.

— Да! Да, завернуть! — Иван, вскочив, потащил Катю дальше. — Все завернуть и в машину! Мне нужна большая машина!

— А грузчики?

— И грузчики!

— Есть отличный, непостижимый уголок! — увивался рядом с Катей продавец. — Диванчик, столик, кресла, все из мореного кедра... Вы умрете, — почти шептал он. — а кресла останутся...

К ним уже спешили другие продавцы.

На возвышении как мечта всех семей стоял сверкающий ослепительным белым лаком трехстворчатый шифоньер с зеркалами и пуфиками.

— Катя, слышишь? — доносилось откуда-то из-за шифоньера. — Все! Все, что нужно, чтобы жить, слышишь? Будем жить. . . Вместе... Навсегда...

— Но ведь это ни в какую квартиру не влезет! — раздавался счастливый голос.

— Влезет! В нашу с тобой...

Иван подъехал к старому пятиэтажному дому. Он вынул на машины пакеты, бутылки, взял пол мышку ананас. Радостный, пошел к подъезду.

У подъезда толпились люди, стояла милицейская машина. Иван удивленно посмотрел на машину, на старух, шептавшихся о чем-то.

Он взбежал, прыгая через пять ступеней, на последний этаж. Дверь в квартиру была открыта, на лестнице тоже толпились люди, в основном, женщины. Иван рванулся, но не смог пробиться через старух.

Стол один деревянный, четыре стула, один сломанный... — монотонно перечислял голос в квартире.

Иван, раздвинув старух, увидел милиционера и двух людей в штатском.

Кровать, шкаф с книгами, этажерка... — продолжал перечислять один из них, оглядывая маленькую однокомнатную квартиру.

— Из окна бросился, прямо на асфальт. — шептала позади Ивана какая-то старуха. — И все тихий такой был, скромный...

— Что вы говорите! — строго сказала другая женщина. — Чего ему бросаться? Он в банке работал, он сосед мой, его выбросили...

Иван сунул какой-то старухе пакеты, ананас...

Расталкивая людей, бросился вниз...

Пробившись сквозь толпу, он увидел на асфальте замытое пятно, очерченное мелом...

Иван неподвижно сидел на скамейке в скверике. У его ног, чирикая, прыгала стайка воробьев. Он осторожно наклонился, положил руку на асфальт. Воробьи испуганно отлетели. Снова вернулись, прыгая совсем рядом с рукой.

Иван вдруг выхватил одного воробья, поймал его за лапки. Тот забился, вырываясь, закричал. Иван поднес его к самым глазам, рассматривая. Тот замер, испуганно косясь на Ивана. Иван улыбнулся, подул на него, тот закрыл глаз... Иван подбросил его, и воробей выстрелил прямо в небо...

Он собирался открыть дверь в свого квартиру, но с удивлением обнаружил, что у него нет ключей. Он прислушался и услышал за дверью какие-то звуки. Отступив, он посмотрел на другие двери на площадке, снова вернулся к своей двери. Наконец, догадался позвонить.

Ему открыла Катя. Она была в домашнем халате, раскрасневшаяся, с мокрыми руками. Иван с изумлением смотрел на нее. Катя расцеловала его и потащила в комнату

— Вот, — сказала она и отошла, с радостной улыбкой глядя на Ивана.

Он огляделся. В комнате было чисто и уютно. Везде стояла распакованная мебель. На окнах висели шторы, на полу лежали ковры.

— Я ужин приготовила, — сказала Катя. — Иван, что с тобой? — она перестала улыбаться.

Иван постоял, глядя на накрытый к ужину стол.

— Ничего. — сказал он спокойно. — Все хорошо. Мне нужно переодеться.

Он подошел к новому шифоньеру, открыл его и достал свой смокинг. Катя настороженна следила за ним...

Иван переоделся в ванной, причесал, смочив волосы. Поправил галстук.

Он вышел, чистый, строгий, коротко стриженый, славно парень с журнальной картинки, где идет светский раут. Катя тоже успела переодеться в строгое черное платье. Она подошла к нему, сама обняла его.

— Ты меня любишь, Иван? — спросила она со страхам.

— Да! — он улыбнулся. — Да! — поцеловал ее.

Она ожила, засмеялась, стала расставлять тарелки на столе.

— Давай ужинать! — сказала она весело.

— Давай! — согласился Иван. — Я только на одну секунду! — Он пошел к двери.

— Куда ты? — удивилась она.

— Я сейчас, — улыбнулся Иван.

Он медленно спустился по лестнице. Вышел во двор. Встал, прямой, огромный, в смокинге, с каменным лицом. Он огляделся равнодушно. Стемнело, и во дворе никого не было. Он пошел не спеша, вдруг остановился, прислушиваясь. Повернувшись, пошел через двор, все быстрее и быстрее. Навстречу ему послышалась треньканье гитары. .. Он побежал.

В беседке, склонившись над гитарой, перебирая струны, сидел длинноволосый горбатый парень. Заметив Ивана, он поднял голову, и его лисье лицо растянулось в улыбке. Рядом с ним сидел второй парень. Он развел руками, глядя на Ивана, как на старого знакомого. Около него на лавочке сидела, опустив голову, рыжеволосая девушка.

Иван шагнул к ней и, взяв за подбородок, поднял ей голову. Она засмеялась весело, отодвигаясь от Ивана. Взмахнув головой, спутала волосы. Иван узнал ее.

— Чего ты к бабе нашей прицепился? — сказал горбатый. — Она у нас одна, не обижай нас! — он засмеялся, быстро перебирая струны.

Иван повернулся и пошел прочь от беседки...

Он быстро, напролом, шел через кусты, почти бежал.

Он выбежал на пустырь к какому-то сараю, споткнувшись, упал на колени. Его лицо было исцарапано в кровь. Он сел на землю и, прислонившись спиной к стене сарая, держась руками за голову, заплакал навзрыд, опустив руки, вдруг рассмеялся сквозь слезы. Ударил себя по коленям, поднял голову глядя на небо, снова засмеялся и заплакал. Он сидел у старой кирпичной стены в смокинге, белой рубашке, галстуке и, потирая окровавленное лицо, качая головой, все плакал и смеялся...

Конец

Москва, 199

<< [1] ... [6] [7] [8] [9] [10] [11]